О природе вещей

О природе вещейВ 60-е годы среди молодых художников и искусствоведов начались интенсивные творческие поиски и переоценка многих школьных эстетических концепций. Большое влияние в это на меня оказал мой старший друг, молодой, но уже известный искусствовед Александр Калимович Чекалов. У нас были общие увлечения, с одной стороны, русским народным творчеством, а с другой – современным западным искусством. Именно ему посвящена одна из моих этапных работ «Оранта с птицей и конем», в которой современные поиски пространства в архитектуре и скульптуре сочетались с нашими традициями крестьянского народного искусства. Статья «О природе вещей» посвящается А.К. Чекалову.

О природе вещей

Это что? — Это Искусство, это произведения искусства – конечная цель творческого процесса, желанный плод, венец трудов — то для чего существуют их вдохновенные творцы.
Они содержат в себе «духовные богатства нации, составляют непреходящие, бессмертные ценности общечеловеческой культуры».
Но взгляните в их глаза — они лгут.
Я хочу рассказать о печали.
Начнем с того, что основу художественной культуры общества составляют не произведения искусства и художественные откровения одиночек, а безликое и зыбкое море эстетического опыта миллионов. Этот опыт представляет собой как бы беспрерывную ленту курса акций, где одно определяется через ценность другого. Иного способа не существует. Жизнь возможна только как единое каждого настоящего её момента со всем предшествующим опытом. Через наши смертные тела проходит род человеческий, неся за собой груз всего предшествующего и материал для всех будущих преобразований. Можно сказать, что человек лишь место свидания этого безликого духа с чашей жизни.
Итак, для ориентации в нашем вечно изменчивом мире мы постоянно проверяем и сравниваем все непонятное с уже известным. Казалось бы, в этом залог неуклонного прогресса. Казалось бы, наше духовное обогащение есть лишь процесс времени, и каждый из нас сегодня неизменно богаче любого из тех, кто был вчера. Но действительность не подтверждает этого предложения. Щемящий душу хаос указывает, что приобретение опыта не есть процесс прогрессивного нарастания.
Беспрерывная лента курса «акций красоты» не подчиняется никаким логическим законам, которые позволили бы предсказать ее поведение на несколько порядков вперед. И, тем не менее, мы интуитивно ощущаем, что ею управляют могучие силы, ускользающие от нашего сознания. Из широкого диапазона возможных метафорических связей они навязчиво диктуют лишь определенные, исходя из которых создаются наши симпатии и антипатии, складываются нормы нашего поведения вместе с поведением миллионов вокруг нас.
Мир связывается в единое целое. Ваше отношение к жизни и смерти, к вещам и событиям, ваша манера одеваться и целовать девушек, различать цвета и понимать искусство нанизывается на невидимые, но стальные нити единства.
Наступает момент, когда сознание обнаруживает эту зависимость и конструирует логические формулы эталонов красоты, предсказывая её цели и способы постижения. А затем всё это сверкающее, обдуманное, обмеренное, увешанное табличками законов здание рушится.
Нет, мы не говорим здесь о смене, которая происходит под влиянием износа форм, притупляемости их восприятия — все это может происходить в пределах одной системы в течение столетий. Мы говорим о той радикальной перемене, когда ценности меняются местами, когда перестраивается сама система образовательных связей, когда то, что казалось грязью, представляет в сверкающем облике добра.
Эта смена происходит вопреки всем предсказаниям, исподволь и незаметно, чаще всего на периферии наших эстетических ценностей, в пустяках, которые нарастают и перерождают нас во всех сокровенных и самых глубоких мыслях. Сознание получает новую программу действия, а мир предстает в новом обличии своих взаимосвязей.
В этом новом мире нет ни намека на синтезирование предшествующего этапа, на улучшение или ассимилирование его ценностей. Новое начисто стирает старое, чтобы заново написать себя на его месте.
Посмотрите, как геометрический стиль ранней архаики превратился в натуралистический эллинизм, который, в свою очередь, растворился в бесплотных схемах христианского примитивизма.
Эпохи, как антимиры, противостоят друг другу не только в целях и путях развития, но и в самом внутреннем строе своего мышления, в словарном составе своего языка, в способе конструирования своих ценностей
Скажите, являются ли кекладские статуэтки духовным богатством для мастеров круга Лисиппа, а сам Лисипп — для создателей романских культовых рельефов? Антагонизм очевиден. Но, возможно, светлый дух человечества в данных случаях был запутан религиозными и политическими предрассудками? Сегодня ведь наш кругозор шире, и мы находим в них нечто общее. Мы видим в них бессмертное проявление единого многоликого Искусства. Нет, мы не умнее и богаче, наша всеядность есть просто форма романтического протеста против дешевой стандартности нашего окружения. И в то же время мы, наверное, никогда не признаем эстетическую ценность татуировок вроде «Не забуду мать родную» и анилиновых роз с рынка не потому, что они не являются таковыми, а потому, что сегодня они чужды нам.
Но и бессмертные произведения искусства, так тонко и глубоко понимаемые нами, на самом деле не имеют ничего общего с нашей оценкой. Рассматривая их, мы видим самих себя, и в этом глубокая ложь их бессмертной и самодовлеющей ценности.
Яснее всего можно проиллюстрировать эту мысль на эволюции нашего понимания детского творчества. Всего пятьдесят лет назад детский рисунок был синонимом беспомощности. Если в то время он и привлекал к себе внимание, то лишь как средство сравнения, как наглядное доказательство прогрессивной эволюции искусства взрослых.
Он был как бы исходным пунктом того головокружительного взлета, который проделало человечество, совершенствуясь в способах воспроизведения природы. В таких условиях ценность детского рисунка никогда не выходила из круга тихих домашних радостей, наравне с испачканной пеленкой.
Сегодня все решительно изменилось. Выставки детских рисунков следуют одна за другой. Золотые медали, пресс-конференции, критические отчеты говорят не столько о нашей любви к детям, сколько о признании колоссальной художественной ценности их каракулей.
Великие художники современности тщетно пытаются приблизится к гениальной простоте, свободе и яркости художественного творчества детей.
Изменился ли детский рисунок за это время? — Нет. Этот парадокс можно объяснить только одним: великие ценности лежат не вне, а внутри нас. Детский рисунок в данном случае всего лишь удачный экран, отразивший изменчивые вспышки нашего собственного излучения. Давайте обратимся и к самим бессмертным шедеврам. К самой «Джоконде». Вот классический пример неувядающей художественной ценности! Вряд ли в истории мировой живописи можно найти что-либо подобное ей по значимости и количеству истолкований. Но если мы попробуем даже поверхностно сравнить эти истолкования, тревожный хаос охватит нашу душу.
Одни говорят о совершенстве подражания природе, другие — об условной символике, не имеющей ничего общего с подражанием. Одни говорят о загадочной красавице, другие – о безбровой старухе. Одни называют ее улыбку божественной, другие — двусмысленной и фальшивой. Все это говорится об одной и той же вещи с одинаковой силой воодушевления и искренности. Но даже эти разногласия по кажутся не столько противоречивыми, если мы сравним их со вкусами основателей кунсткамер, находивших что-то общее между шедеврами классического искусства и заспиртованными младенцами.
Я хочу говорить не о бессмертии, а о смерти произведений искусства, об их мертвой сущности. Их нет. Они существуют лишь нашем сознании, меняя свой облик, как хамелеоны, в зависимости от того, что мы хотим в них увидеть. Взгляните в их глаза: они лгут.